Участники Великой Отечественной войны, затем ветераны органов госбезопасности, Богов В. М., Мистров Н. В. и другие в течение всей жизни вспоминали свою фронтовую молодость. Очень тяжёлыми были для нашего поколения эти огненные годы. Испытали голод и холод, не раз смотрели в глаза смерти. Кровавые злодеяния фашистов на советской территории только усиливали нашу ненависть к немецким оккупантам и предателям Родины.
Немало пришлось потрудиться, чтобы восторжествовала справедливость и понесли заслуженное наказание преступники, которые в трудное для страны время предали её, перейдя на сторону врага. Со звериной жестокостью они убивали женщин, детей, стариков, поливали кровью землю, на которой выросли.
За время долгого общения с изменниками Родины у меня, следователя, сложилось стойкое убеждение, что эти нелюди никогда не содрогались от плача голодных детей, от предсмертных стонов умирающих женщин.
Попытаюсь раскрыть это на конкретном фактическом материале и своих личных впечатлениях от допросов и бесед с преступниками, свидетелями, экспертами. Многое рассказывали следователи и оперативные работники о поведении обвиняемых и свидетелей. Возмущались поведением преступников, пытавшихся отрицать очевидные, уже доказанные события и факты.
Карательный батальон «Шелонь» действовал под руководством изменника Родины Александра Рисса на территории Новгородской и Псковской областей в 1942—1943 годах. Рисс характеризовался как садист с извращёнными наклонностями. Ременная плётка часто гуляла по спинам тех, кто ему чем-либо не угодил.
Жительница деревни Семёновщина Поддорского района Егорова вспоминала:«Я никогда не забуду фашистского палача Рисса. Этот душегуб уничтожил на моих глазах многих ни в чём не повинных людей. По его приказу нашу деревню сожгли. Сначала мы жили в лесу, потом нас отправили под конвоем в деревню Алексино. Здесь размещался своеобразный лагерь смерти. Каждый день сюда приводили десятки мужчин, женщин, детей, стариков. На день их закрывали в большой бункер, называемый клубом, а вечером выводили расстреливать.
Рисс лично участвовал в убийствах, причём делал он это открыто, бравируя своей жестокостью. Однажды он выстроил нас и объявил: «Немецкая армия принесла в Россию новый порядок. Всех, кому не нравится этот порядок, мы будем беспощадно уничтожать. Чтобы вы не подумали, что я только угрожаю, я хочу показать вам, как мы это делаем».
Перед строем поставили двух безоружных сельчан. «Смотрите и мотайте себе на ус» — прикрикнул Рисс и, как зверь, набросился на одного из крестьян, сбил его с ног и начал бить каблуками в лицо. Когда человек перестал шевелиться, Рисс набросился на вторую жертву и сделал то же самое. Потом он стегал безжизненные тела плёткой, затем приказал одному из карателей нарезать из кожи ещё живых людей ремни. Я не могла видеть страдания людей и отвернулась.
Не оставил этот зверь без внимания и меня. Однажды он без всякой причины остановил меня на улице и приказал следовать к нему в землянку. Там он повалил меня на пол и избил плёткой. За что? Я так и не знаю».
Рядом с Алексином — деревня Подсобляево, стоит она на возвышенности. Местные жители назвали её горой смерти. Подножие этой возвышенности Рисс превратил в место массового уничтожения советских людей. Расстрелы здесь производились ежедневно. Расстреливали колхозников, горожан, приезжающих в деревню, чтобы обменять вещи на картошку или муку, солдат, пробирающихся из окружения, партизан и их семьи. Расстреливали всех, не считаясь с возрастом. За короткое время трупами были забиты все ямы и котлованы, вырытые для хранения картофеля и силоса.
Очевидцы вспоминали имена и фамилии знакомых людей, жизнь которых оборвалась от рук карателей на горе смерти.
Выполняя директивы настоящего палача, гитлеровского генерала Хойзингера, Рисс стремился превратить в пустыню оккупированные фашистами районы Новгородской и Псковской областей. Он сжёг более 50 сёл. Каждый раз перед началом акции каратели окружали село и открывали по нему миномётный и пулемётный огонь, чтобы никто из жителей не мог уйти.
Рисс и его банда, трусливо избегая встреч с партизанами, безжалостно расправлялись с мирным населением. Они грабили, насиловали, убивали. Расстреливали без всякого повода. Одних за то, что якобы поддерживают связь с партизанами, других за то, что евреи, третьих просто за то, что они люди. Командир карательного батальона Рисс приказывал расстреливать всех подозрительных.
Недалеко от деревень Шушелово и Петрово есть Страшная гора. Такое название она получила в старину за то, что проезд по ней был опасен. Теперь эту гору местные жители называют Страшной еще и потому, что по приказу Рисса здесь расстреляли десятерых мужчин и троих женщин — колхозников из деревни Семёновщина.
Однажды средь бела дня каратели стали хватать и насиловать женщин. Три девушки заявили: «Лучше смерть, чем такой позор!». Девушек вывели за деревню, застрелили и трупы бросили в канаву.
По приказу Рисса расстреляли семью колхозника М. Богданова из деревни Вышегород Псковской области, состоящую из 12 человек. Вместе со взрослыми было расстреляно восемь детей. По его приказу женщин, обречённых на смерть, перед убийством насиловали возле вышегородской церкви.
По приказу Рисса в деревню Алексино был доставлен подросток, который обменивал носильные вещи на хлеб. Мальчика жестоко пытали, требуя от него признания в связи с партизанами. А затем Рисс потребовал, чтобы «упрямого» мальчишку привязали к хвосту лошади. Один из карателей сел на лошадь и носился по деревне галопом до тех пор, пока человек не превратился в бесформенную кровавую массу.
Изменник Родины, ставший офицером немецко-фашистской армии, Рисс Александр Иванович нашёл себе приют в США. В то время отношения между США и СССР складывались так, что о выдаче преступника советским властям не могло быть и речи.
* * *
Кровавый палач Рисс и сотрудников подбирал близких ему по характеру. Такими были Буров, Захаревич, Измайлов, Иванов и другие.
В 1978 году было окончено предварительное следствие по уголовному делу № 21 по обвинению Павла Бурова, Егора Тимофеева и Константина Захаревича в массовых расстрелах советских людей в период службы в 667-м карательном батальоне «Шелонь».
Уголовное дело с обвинительным заключением передали в суд — Военный трибунал Ленинградского военного округа. Судебный процесс был открытым и проходил в присутствии большого количества свидетелей и жителей Новгорода. Сначала все внимательно слушали обвинительное заключение, затем начался допрос обвиняемых и свидетелей, проходящих по делу.
Присутствующие в зале судебного заседания остро реагировали на всё происходящее, недоумевали, возмущались зверствами карателей, тем, что творили они, убивая беспомощных людей.
Находясь в зале, я анализировал, сравнивал поведение Бурова, Тимофеева, Захаревича на продолжительном предварительном следствии и в судебном заседании. Ничего не изменилось — то же тупое упрямство, та же вызывающая наглость при даче показаний.
Павел Буров, высокого роста, крупного телосложения. Руки мощные, жилистые. Лицо широкое, обрюзглое, каменно-невозмутимое, с «бульдожьей» челюстью, недоверчивым взглядом. Вся его внешность выдавала человека сильного, расчётливого в своих действиях и поступках, с упрямым характером.
Показания Бурова всегда были циничными, а иногда на допросах, когда ему не нравились вопросы, он досадливо морщился, как будто испытывал нестерпимую боль. С улыбкой на лице рассказывал, как они вылавливали укрывавшихся в лесах мирных жителей и расстреливали их.
По показаниям свидетелей, почти ежедневно в лагере карателей с наступлением темноты людей выводили к бане на расстрел. Буров много раз лично конвоировал обречённых и принимал участие в их казнях. Во время следствия его вывозили на места расстрелов. Спокойным, будничным тоном рассказывал он, Случалось такое и в отношении сослуживцев по батальону. Его «дружки» при этом одобрительно смеялись, поощряли подобные «шутки». Кличка его была «железная рука».
Буров и другие обвиняемые знали, что не все их жертвы погибли. Они их не видели до суда, но предполагали, что встретят в ходе судебного процесса. И эти свидетели, пострадавшие от рук карателей, также со своими палачами лично не встречались. Какой будет реакция на показания этих свидетелей Бурова и Тимофеева?
И вот начали давать показания свидетели, случайно оставшиеся в живых 19 декабря 1942 года после расстрела карателями жителей деревень Бычково и Починок. Тогда от рук извергов погибли 253 человека: женщины, старики, дети.
Рассказала чудом уцелевшая жительница деревни Починок А. Савченко:
«В нашей деревне было сорок домов. Однажды карательный батальон Рисса сжёг село. Тогда мы вырыли землянки и стали в них жить. Утром 19 декабря 1942 года в село опять ворвались каратели во главе с Риссом. Они бросали в окна землянок гранаты, стреляли из автоматов.
В нашей землянке убили 12-летнего Колю Лучина и 20-летнюю Марию Яковлеву. Мне одна пуля угодила в ногу. как задержал в лесу около деревни Ковалёвка двух женщин, доставил их в штаб батальона, а потом после допроса вместе со своими «дружками» расстрелял женщин возле бани. Одна из них — Татьяна Маркова — была награждена медалью «За отвагу». Изъятую у неё медаль Рисс взял себе.
Там же Буровым и другими карателями были расстреляны две девушки и 15-летний подросток, а ещё — партизан и женщина с двумя малолетними детьми. С удивлением слушали мы, как Буров хладнокровно рассказывал: «Да, мы вдвоём подошли к 18-летнему парню, стоявшему у дома, и повели его за деревню на расстрел. Парень почувствовал неладное и попытался убежать. Я выстрелил из пистолета. Парень упал и повернул голову в мою сторону. Но тут же мой напарник добил его из автомата…»
Свидетель Полина Хитрова (фамилия изменена), близко знавшая Бурова в период его жизни в Алексине, рассказала, что свои выходы на операции по розыску и поимке людей, укрывавшихся в лесах, он называл «прогулками». Известно, чем они заканчивались.
После таких «прогулок» Буров, Аксёнов, Проклиенко, Радченко и другие каратели собирались в так называемом клубе — большой землянке. Туда же насильно сгоняли на танцы и для других забав девушек и женщин. Буров с ухмылкой приставал к девушкам, принуждал к знакомству и общению.
Он отличался большой физической силой. Если ему кто-то перечил или просто говорил что-нибудь не «тем тоном», то получал от него крепкую оплеуху.
После этого фашисты выгнали из землянок всех уцелевших на улицу. Тех, кто не мог стоять, здесь же застрелили.
Нам приказали идти в сторону Бычкова. Это село расположено недалеко от нашего. В окружении автоматчиков мы пошли. У некоторых односельчан были узелки с одеждой или едой. Подойдя к берегу реки Полисть, мы увидели, что сюда ведут и жителей Бычкова.
Нам приказали все вещи оставить на берегу и спуститься на лёд. Мы увидели, как каратели стали потрошить наши узелки. Всё мало-мальски ценное они забирали себе. Рядом с нами поставили и жителей Бычкова. Каратели установили на льду три пулемёта и направили их на нас. Танк тоже развернул башню в нашу сторону. Я, как сейчас, вижу искажённые ужасом лица женщин, прижимающих к себе грудных детей. Отец шепнул мне и матери: «При первых выстрелах падайте и не шевелитесь».Рисс подал команду. По толпе резанули пулемёты, треск которых слился со стонами людей. Это был какой-то кошмар.
Рядом со мной на льду лежала мать. Она вскрикнула и затихла. Я приложила руку к её груди, она не дышала. В меня попало четыре пули. Отец тоже был ранен. Он прошептал: «Терпи, дочка, прикинься мёртвой, а то убьют». Собрав все силы, я молча терпела боль. Стрельба затихла. На льду барахтались и стонали окровавленные люди. Каратели подошли к нам поближе и из пистолетов и автоматов добивали тех, кто подавал признаки жизни. Вот громко заплакал ребёнок. Сухой пистолетный выстрел, и плач оборвался.
Почти рядом со мной лежит 17-летняя Клава Михайлова. Я слышала, как каратель подошёл ко мне и остановился. Я затаила дыхание. У Клавы не выдержали нервы, она поднялась на колени и стала просить не губить её молодую жизнь. Выстрел в лицо, и Клава упала. Смолкают стоны, смолкают и выстрелы. Я чувствую, что под трупами есть ещё живые люди. Видимо, догадались об этом и фашисты. По нам из пушки стал стрелять танк. Снарядами разносило людей в клочья. Сколько пролежала на льду в луже крови, я не знаю, казалось, прошла целая вечность. Вечером мы с отцом и ещё несколько уцелевших выбрались из-под трупов».
Об этой кровавой трагедии рассказала ещё одна женщина, вырвавшаяся из лап смерти, Тамара Иванова:
«Когда началась стрельба, к нам в землянку прибежало ещё несколько односельчан. Всего нас собралось человек тридцать. После нескольких автоматных очередей в окно землянки находившийся с нами сосед — старик Алексей Яковлевич — решил объяснить карателям, что здесь только женщины, дети и старики. Он взял в руки белый платок и, подняв его вверх, направился к выходу. Его застрелили в упор. Потом один из карателей просунул в окно автомат и дал несколько очередей. Многие упали замертво, среди них были два моих малолетних племянника. Мы решили выйти на улицу. Но в это время одна за другой в открытую дверь влетели три гранаты. Потом фашисты стали бросать в землянку снопы горящей соломы. Начался пожар. Мы бросились на улицу. Вышло нас меньше половины, остальные были или убиты, или тяжело ранены. Они остались в горящей землянке. Сгорели мои родственники, в том числе отец, мать и сестра Екатерина.
Всех уцелевших каратели повели расстреливать на лёд реки. В этот день изверги убили десять моих родственников. Я осталась в живых только потому, что при первых выстрелах упала».
А вот воспоминания В. Моховой, которой было тогда 14 лет:
«Утром начался обстрел нашей деревни Починок. Всюду дым, крики, огонь, плач. Когда обстрел закончился, собрали уцелевших и повели к реке. А туда уже из другой деревни ведут людей — из Бычкова. Согнали всех на лёд Полисти. А на берегу пулемёты. Начали стрелять, я упала. А маму убили сразу. Я пролежала до вечера. Потом встали, кто уцелел, в воде, в крови, и ушли со льда. Ночевали у стога сена».
А вот что рассказал Г. Михайлов, которому в день трагедии было всего 4 года:
«Я солнце запомнил — оно было красное. Когда начали стрелять, собрала нас мать и повела. Страшно было — всё трещит, горит. Согнали на лёд, стали стрелять из пулемётов. Нас с Володей бабушка держала за руки, у мамы наруках был Лёня. Бабушку сразу убило, она на меня упала. Володю убило. И Лёню. Пули через Лёню не прошли в маму, только плечо ранило. Я заплакал: мне ногу прострелило. Мать шепчет: «Молчи!» Потом она меня увела».
Заговорила Анна Николаевна Зверева, чудом уцелевшая в том страшном побоище, тогда ей было девять лет. Невозможно представить тот ужас, который пережила маленькая девочка. Присутствующие в зале суда притихли, установилась напряжённая тишина. Кто-то из женщин заплакал. Я внимательно наблюдал, как на эти показания реагировали Буров и Тимофеев, совершившие кровавые деяния на льду реки Полисть.
На показаниях Анны Зверевой хочу остановиться более подробно. Она заявила, что помнит все детали трагедии, до последних мелочей, как будто это было вчера:
«19 декабря 1942 года фашисты ворвались в нашу деревню. Бросили к нам в окно гранату, но она не взорвалась. Тогда мать сказала: «Собирайтесь со мной, пойдёмте все на улицу». Первым вышел отец, за ним наша сестра. Тут же сразу около окопа отца в упор расстреляли. «Ты партизан», — только мы и слышали. Сестру тоже сразу расстреляли.
Погнали нас на большак, там стоял танк. Танк пошёл вперёд, мы все — за ним. Дети, старики, матери наши. Пригнали нас в деревню Бычково. Оттуда тоже всех жителей согнали на речку. Сразу расставили пулемёты, поставили танк. Нас всех согнали на лёд и сказали: «Вас всех сейчас расстреляем».
Тогда мама с нами попрощалась и сказала: «Давайте ляжем, дети». И больше мы от неё ничего не слышали. Когда начали стрелять, мы все лежали. Я лежала, повернувшись к маме, её руки были на мне. Когда меня ранило, я перевернулась вниз лицом. Меня завалило трупами односельчан, мне было больно и страшно. Я крепилась, боялась хоть чем-нибудь себя обнаружить.
Но каратели с места расправы уходить не спешили. Они высматривали, не подаст ли кто признаков жизни. Потом стали стрелять из танка. Тут уже и вода пошла на лёд.
И всё. Всё утихло, потом они уехали, но не все. Некоторые ещё ходили по льду, пристреливали детей, кто вставал…»
Убедившись, что каратели ушли, раненые стали выбираться из-под трупов. Одни поползли к стогу сена на берегу, другие — в лес, третьи стали пробираться к соседней деревне. Раненая 9-летняя Анна осталась одна. Почти все её родственники пали жертвами озверевших бандитов. К счастью для девочки, осталась в живых её тётя. Она взяла с собой осиротевшего, обезумевшего от страха ребёнка и повела в деревню. Они рассчитывали найти там и заменить порванную одежду, забинтовать раны. Но от деревни ничего не осталось. Догорали последние дома. Пошли к окопу, нашли там трупы отца и сестры, накрыли их и подались в лес.
То же самое произошло в деревне Бычково. Горьки воспоминания о том страшном дне уцелевшей от казни Михайловой Александры Яковлевны. У неё в этот день каратели убили двух малолетних детей и мать. Вот её показания на следствии и в суде: «Погнали нас всех большой дорогой. У меня один мальчик был маленький — седьмая неделька на второй годок. Володе было три года, а Гене пять лет исполнилось в Николу, как раз, когда расстреливали.
У меня ребёночка развернули, а вот с Гени шапку сняли и пиджак сняли. Я заплакала и говорю: «Он замёрзнет, холодно». Говорят: «Сейчас мы вас нагреем». Ну, что ж, спустились мы на реку и стали один за другим, кто куда. Видим — ставят пулемёты. Я говорю: «Мамаша, давайте ложиться».
Мы завалились на снег, и потом те, которые стояли, уже убитые валились на нас. У меня мальчик был на руке, и стали его давить, этого мальчика. А Геня ещё жив, и мамаша жива. Потом Геня говорит: «Ой, бабушка! Меня ранило в ножку». Я говорю: «Молчи, сейчас убьют». А потом, когда стали лёд пробивать с танкетки, мамаше в голову и плечо попали осколки, и её сразу убило.
И вдруг с берега, от стога сена, выскакивают, я уже не помню сколько, двое или трое, с автоматами, И они сразу застрелили мужчину, который хотел подняться.
Они его заметили и не упустили с глаз. И тут они пошли пристреливать тех, кто просил: «Предайте смерти».
Трудно сказать, чего больше было у этих душегубов: цинизма или тупой жестокости. Не думали тогда фашистские наймиты, что им придётся встретиться с жертвами глаза в глаза, держать ответ перед народом. Они совершили многочисленные кровавые преступления.
Вот Буров, Тимофеев, Захаревич слушают в суде свидетельские показания Зверевой, Михайловой, Ивановой, Моховой и других. Подсудимые явно обеспокоены обстановкой в зале. Присутствующие смотрят на них с ненавистью и отвращением, со всех сторон в адрес нелюдей раздаются гневные выкрики.
Буров, с искажённым лицом, бешеным взглядом, беспрестанно двигает челюстями, вертит головой то в сторону членов суда, то в сторону зала. Он, конечно, не рассчитывает на какое-либо снисхождение — слишком тяжелы его преступления. Ведь это он бегал среди окровавленных трупов по льду Полисти и добивал из автомата раненых детей, женщин, стариков.
На предварительном следствии при проведении очных ставок с бывшими сослуживцами по карательному батальону «Шелонь» Меркуловым, Поярковым, Калистовым, Сергеевым, Приказчиковым и другими, а также в судебном заседании, когда пришла пора расплачиваться за содеянное, Буров пытался ловчить, искал спасительные лазейки.Задавал многочисленные вопросы своим сослуживцам, пытаясь очернить их в глазах правосудия, перевалить на них часть своей вины, стремясь доказать, что они ничуть не лучше. Его колючие, безумные глаза в упор смотрели на свидетелей, будто буравили их насквозь. При этом он весь дрожал от ненависти.
Буров, находясь среди таких бандитов и убийц, как Рисс, Проклиенко, Гуревич-Гурвич, Аксёнов, Смирнов и другие, ничем от них не отличался, тоже приобрёл криминально-жестокие, звериные черты характера, непредсказуемое поведение и кровожадные привычки. Ощущение полной безнаказанности всегда приводит к новому насилию, порождает стремление мстить жертвам, желание любым способом захватить лидерство даже среди своих собратьев по преступным делам. Таким был Павел Буров.
* * *
По этому уголовному делу проходил также Егор Тимофеев. Среднего роста, лицо невыразительное, бесцветное, с низким лбом, взгляд бегающий, заискивающий. По характеру — беспринципен, речь невнятная, движения развинченные, суетливые.
Во время следствия представлялся наивным простачком: то забывчивым, то не понимающим, о чём спрашивают. Интеллектуальная неразвитость Тимофеева затрудняла ведение его допросов по конкретным фактам преступлений, совершённых им и другими карателями. Иногда свою вину он пытался свалить на других, будто он жертва обстоятельств, сложившихся не в его пользу. Внешне неказистый, не в меру говорливый. Но речь была пустой, бессодержательной. К чужим бедам и людским судьбам испытывал полное равнодушие.
В общении со следователями Тимофеев вёл себя заискивающе, производил неприятное впечатление. Этот подонок с тупым безразличием расстреливал из немецкого пулемёта МГ-34 жителей деревень Бычково и Починок на льду реки Полисть с расстояния в 15 метров.
Вот его показания в суде, потрясающие своим откровенным, тупым цинизмом: «Да, я стрелял в толпу. Приказали, и стрелял. Я малодушный. Видел — падали люди. Зачем убивал — не знаю».
На реплику суда: «Неправда. Знал зачем, знал за что», он ответил: «Кофий немцы давали, масло, мясо. 22 марки платили, землю отцу обещали дать». Так оценивалось предательство: фашистским штурмовым знаком и восточной медалью, двумя десятками марок и «кофием».
Тимофеев пытался разыгрывать из себя этакого тёмного, необразованного деревенского дурачка, который не ведал, что творил.
Нет, ведал. Да ещё как! О том, что новые хозяева его ценили, говорит такой факт. Когда батальон «Шелонь» нёс службу в Дании или Бельгии, Тимофееву дали отпуск. Приехал он к отцу в Псковскую область при оружии, в форме. И тут не утерпел — задержал подростка Холодова по подозрению в связи Тимофеев, Гуревич-Гурвич и Николай Иванов на скамье подсудимыхДело Гуревича-Гурвича с партизанами и жестоко его избил. Изо всех сил отрабатывал ревностный служака полученные от фашистов марки.
* * *
Иначе вёл себя на следствии и в суде третий обвиняемый — Константин Захаревич. Высокого роста, среднего телосложения, с ничего не выражающим, бесстрастным взглядом. Внешне всегда спокоен, скрытен. Вопросы долго обдумывал, а отвечал на них монотонно, осторожно. Никогда не интересовался как своей дальнейшей судьбой, так и судьбой своих родственников.
Ни с какими просьбами не обращался. Иногда проявлял ко всему полное безразличие, но, как говорят, был себе на уме.Этот каратель был включён в специальную разведывательную группу батальона «Шелонь». Туда направлялись только «достойные, проверенные, зарекомендовавшие себя в делах с самой лучшей стороны» каратели. Перечень его преступлений очень велик.
Захаревич вместе с другими карателями, переодетыми партизанами, участвовал в уничтожении мирных жителей. Показал, как каратели — среди них он сам — арестовали восьмерых женщин, одна из которых была с грудным ребёнком. Женщины ловили рыбу в реке Полисть. Каратели отвели их в штаб в Алексине и у бани всех расстреляли, ребёнка тоже убили. Отобранную рыбу (около 30 кг) сварили и съели. Об этом он рассказывал спокойно, с паузами, вспоминая и смакуя детали.
В другом месте, у кладбища, задержанным старику и старушке приказали спуститься в яму, якобы для того, чтобы поднять бочку, и предательски, в затылок застрелили обоих из пистолетов.
Причём старушку убил Захаревич.
Так вот действовали эти каратели.
По показаниям свидетелей Захаревич без команды первым выстрелил в партизана, вышедшего из обнаруженной карателями в лесу землянки. Первым он выстрелил и в другого партизана при встрече на мостике через канал. Тогда было убито семь человек.
Список его преступлений можно продолжать, но и этого достаточно для его морально-криминальной характеристики.
Сколько нужно было иметь лютой ненависти к своему народу, необузданной жажды его истребления, чтобы вот так упиваться кровью беспомощных людей!
На следствии и в суде Буров и Захаревич старались доказать всем, что попав в плен, они делали безуспешные попытки убежать к своим, но что каждый раз немцы их ловили и возвращали назад. Эти показания никого не могли убедить в их искренности. Каратели всячески изворачивались и, как утопающие за соломинку, хватались за любую возможность облегчить свою участь.
Можно отметить ещё одну черту характера Захаревича — его исключительную мелочность и склочность. По решению суда он был приговорён к 15 годам лишения свободы в колонии строгого режима. А после окончания судебного процесса ещё долго писал жалобы в различные инстанции, в том числе и на собственного адвоката, защищавшего его в суде, требовал возмещения ущерба.
* * *
Знакомлюсь с подлинными документами минувшей войны, в которых каждая строка — гнев, боль, горечь утрат. Это результат карательных операций изменников Родины, перешедших на службу к фашистам. Трудно описать словами то состояние и передать те чувства, которые испытываешь, возвращаясь к давним уголовным делам о расследовании их злодеяний.
Вот объявлен в розыск Иван Измайлов, активный участник 667-го карательного батальона. Оперативными мерами было установлено, что он очень неплохо устроился в курортном городе Пятигорск. Возбуждено уголовное дело, которое по окончании следствия передано в суд — Военный трибунал Ленинградского округа.
Во время следствия и в судебном заседании Измайлов не раскаивался в совершённых злодеяниях, его не мучила совесть. Потеряв человеческий облик, он хитрил, ловчил, огрызался, наскакивал на свидетелей. Своим поведением пытался провоцировать следователей, чтобы их скомпрометировать. Во время следствия и в суде пытался увильнуть от фактов, ссылаясь на свою плохую память, а то и просто голословно всё отрицал. Вот характерный пример его забывчивости.
На допрос и очную ставку с Измайловым была вызвана Е. Егорова (фамилия изменена), бывшая его сожительница в деревне Алексино, где в то время дислоцировались штаб, две роты и разведгруппа батальона «Шелонь». Егорова показала на очной ставке, что Измайлов подарил ей однажды халат и шерстяную кофточку, хоть и бывшую в употреблении, но ещё хорошую. Измайлов категорически отрицал близкое знакомство с Егоровой и то, что делал ей подарки. Из показаний многих свидетелей было известно, что каратели, в том числе и Измайлов, брали вещи расстрелянных жертв, а затем одаривали ими своих приближённых.
За служебное рвение и верность оккупантам Измайлов пользовался их особым расположением. Его быстро произвели в ефрейторы, затем — в унтер-офицеры, назначили командиром отделения, включили в состав разведывательной группы, состоявшей из отборных бандитов. Любил себя показать, покрасоваться перед односельчанами, ходил по деревне, выпятив тощую грудь с гитлеровскими наградами. Среди друзей хвалился расправами над мирными жителями, смакуя подробности убийства женщин и детей.
Один из очевидцев, свидетель И. Максимов, показал, что не раз видел, как по прогону, что ведёт в деревню Подсобляево, вели людей на расстрел: «Однажды я стоял у конюшни. Измайлов и ещё несколько карателей вели на расстрел целую семью. Это были старик со старухой и женщина с ребёнком. Раздались выстрелы, а через некоторое время каратели вернулись в деревню без арестованных».
Свидетель П. Филиппова вспомнила, как Измайлов вместе с другими бандитами привёл в Алексино семью Ивановых. К утру вся семья — муж, жена и четверо детей — были расстреляны. А одежду с них сняли и принесли в деревню.
В ноябре 1942 года шестеро карателей, в том числе и Измайлов, в деревне Алексино вывели четырёх женщин и двоих детей к бане, поставили их лицом к стенке и застрелили в упор в затылок.
Убийства, убийства, убийства… Их много, они ужасающи. Суд и свидетели сорвали маску с преступника. Ему был вынесен суровый, но справедливый приговор, в котором была выражена воля народа, последнее желание павших от рук фашистских палачей, клятва оставшихся в живых — покарать по заслугам нелюдей, совершивших тяжкие преступления перед Родиной.
Russian Digest 